Дорога длиной в сто лет. Книга 1. Откуда мы пришли - Ефим Янкелевич

Я в «детстве»

В заглавии детство взято в кавычки, так как его у меня не было.

После того, как я описал жизненный путь своей семьи насколько у меня сохранилось в памяти, перейду к описанию своего детства. И можно ли назвать мое детство «детством»? Это было голодное, безрадостное время. Хоть меня родители и любили, как мезиника, но ласки я был лишен. Я не помню детских игр, и у меня не было друзей. Может быть еще и потому, что примерно лет в восемь меня поразил недуг. Тогда его в народе называли лишаем (Правильное название – псориаз или чешуйчатый лишай – болезнь хроническая, но не заразная). Может быть и поэтому дети, под влиянием их родителей, меня сторонились. Вначале эти розовые чешуйки появились на локтях, а затем перекочевали на руки. Пораженные места не болели, но чесались. Что еще важно – мне было стыдно моих красных рук.

Надо было лечиться, но ближайшая больница была примерно на расстоянии 8 км от нашего села. Однажды отец посадил меня на телегу и повез в больницу. По дороге он мне говорит: «Хорошенько присматривайся к дороге, так как в последующем будешь ходить в больницу сам. У меня для этого не будет времени, так как мне надо будет работать». В больнице меня осмотрел фельдшер и прописал мазь, которую тут же и изготовили. Мазь была бесплатной, но за каждой дозой надо было еженедельно приходить в больницу до начала приема больных, к 7 часам утра.

Несмотря на то, что прошло столько лет, я с ужасом вспоминаю те дни, когда еще в темноте мама будила меня, чтобы я шел в больницу за очередной дозой мази. В особенности мне было страшно в первые дни. Я даже не знал, по той ли дороге я иду. Дорогие! Представляете себе восьмилетнего еврейского мальчика, буквально бегущего по темной дороге? Иду и все время плачу. А тут еще приходилось проходить мимо костра деревенских мальчишек, пасших лошадей. Увидев меня, они с улюлюканьем поднимали крик: «Жиденок, жиденок!» и делали вид, что бросаются за мной в погоню.

За этой мазью я долго ходил и в осеннюю грязь, и в жестокий мороз. А ходил потому, что мне было стыдно моих красных рук. В конце концов я понял, что мазь эта бесполезна и перестал за ней ходить.

Обстоятельства с учебой у меня были не лучше, чем с лечением. Когда я подрос меня определили в хедер. (Слово хедер на иврите – комната. Это традиционная еврейская школа для мальчиков в Восточной Европе и России). В хедере учили только молиться и не учили русскому языку. Годовая стоимость обучения в хедере была равна всего трем рублям, но у отца и этих денег не было. Оплату за мое обучение взяла на себя наша еврейская община. (В этом нет ничего необычного. В обязанности общины по Талмуду входит оплата общиной начального религиозного образования неимущих членов общины. В Талмуде есть раздел правовых положений иудаизма). Взять-то она взяла, но платила она по 50 копеек ежемесячно и не аккуратно.

После очередной ежемесячной неуплаты учитель хедера – меламед брал меня за руку и выводил на улицу с напутствием: «Иди домой и придешь, когда мне за тебя заплатят». И так повторялось часто. Как-то меня позвали к самому богатому человеку в нашем селе – хозяину магазина. В магазине кроме хозяина Мэира был еще и наш раввин. Они стали меня экзаменовать по Торе. Из-за моих вынужденных пропусков занятий я, естественно, на многое не смог ответить. Этот экзамен и все что произошло потом, я запомнил на всю жизнь. Раввин и говорит Меиру: «Разве у Лейбы может быть прилежный ученик, знающий Тору?» Я заплакал и говорю им: «Как я мог хорошо учиться, если за меня неаккуратно платили и меламед меня постоянно отправлял домой?». Такой ответ явно не понравился экзаменаторам.

Когда вечером отец вернулся домой, я ему со слезами рассказал все о том, что со мной случилось. Отец мне сказал: «Бедному человеку от богачей не следует ждать ничего хорошего».

Впоследствии всю жизнь я пытался выбраться из бедности. Больше я в хедер не ходил.

Земская школа

Очень близко от нас находилась земская школа. Эта школа была бесплатной, и я начал ходить в эту школу. В школе преподавали начальную грамоту, чтение и закон Божий. В этой школе я был единственным евреем.

Что мне запомнилось в этой школе? Во-первых, запомнилось как меня во время школьного перерыва избили. Дело было так. Как известно, христианский закон Божий состоит из двух частей: Ветхого завета – Торы и нового завета – Евангелия. В один из дней на вопрос священника по Ветхому завету мой сосед по парте ответить не смог. Я же знал ответ на этот вопрос по хедеру. Я и вызвался ответить. Мой ответ понравился священнику. Он и говорит мне: «Накрути уши своему соседу, который не знал ответа». Я указание священника выполнил. Ну, а на перемене группа друзей моего соседа хорошо меня поколотили. На следующих занятиях я уже не вызывался отвечать, и от этого уже у меня болели уши от нравоучений священника.

Запомнился ответ этого простого деревенского священника на мой вопрос: «Вот вы говорите, что Бог будет карать людей, не соблюдающих законов Священного Писания. Как же это может быть, если наш раввин говорит, что существует только один Бог, Бог-Торы, а вы говорите, что есть только Бог христианский?» На что простой деревенский священник ответил: «Бог один. И судит Он не по словам, а по делам вне зависимости от веры».

А меня уже тогда в раннем детстве мучил вопрос: «Почему в жизни такая несправедливость?» Почему другие дети живут хорошо, а я плохо? Они не голодают, хорошо и тепло одеты и обуты, у них есть возможность без проблем ходить в школу, у них нет такой болячки, как у меня? То что я плохо живу было бы понятно, если бы отец мой был лентяем, каких я видел в нашем селе, но папа работал тяжело с утра до темноты.

Мои первые заработки

Когда я немного подрос, я решил самостоятельно выбиться из нужды. К тому же отец от непосильной работы стал довольно часто прихварывать. Но как это сделать? Я бы тоже пошел в приказчики, но кто меня возьмет с такими красными в лишаях руками? Не важно, что эта болезнь не заразная.

И я пошел в усадьбу помещика наниматься на любую работу – лишь бы платили. Управляющий смерил меня взглядом и говорит: «Нет у меня для тебя работы. Слишком ты мал, да и ростом не вышел» (а я действительно не высокого роста и сейчас, а тогда по сравнению с одногодками был совсем маленький).

А я стою и не ухожу. Мне работа хоть какая-нибудь нужна, а больше идти некуда. Управляющий снова ко мне: «Что ты тут стоишь? Ты мешаешь мне работать». Я еще раз попросил у него работы, так как она мне очень нужна. Он смилостивился и говорит: «Иди на ток (место где производился обмолот зерновых) за церковью, а я туда скоро приеду. Если ты сможешь носить снопы и укладывать их в копны, то я тебе дам работу, а другой работы у меня нет».

Спустя некоторое время он приехал и, как сейчас говорят, провел со мной инструктаж. Что это за работа, которую мне предстояло делать? После покоса на поле оставались на земле скошенные стебли зерновых. В те времена в России и на Украине скошенные зерновые только женщины вязали в снопы. Сноп представлял собой охапку стеблей в обхват величиной и связанный скрученными стеблями. По мере работы на поле оставались разбросанные снопы. Затем из пятнадцати снопов собиралась копна. Копна – это временное хранилище снопов до их вывоза на ток для обмолота. Копна представляла из себя что-то наподобие шалаша. Снопы в слегка наклонном положении собирались вместе, а сверху на них распластывался еще один сноп, так называемая «шапка», для защиты снопов от дождя. Шапка должна была быть правильно уложена, в противном случае приказчик работу не засчитывал, а это целых 5 копеек.

Казалось, что эта работа для меня с моим небольшим ростом была невыполнимой. Приходилось идти на хитрость. Перед тем, как приняться за установку шапки, я укладывал сноп перед копной и использовал этот сноп как ступеньку. Копны устанавливались не хаотично, а рядами для облегчения их вывоза. Итак, я приступил к работе. Пока снопы лежали вблизи будущей копны, то поднос их занимал немного времени. Хуже было, когда снопы лежали далеко. И я понял, что если буду носить по одному снопу, то очень мало заработаю. Стал я носить по два снопа за один раз. И вот однажды, когда я носил по два снопа, ко мне на бричке подкатил сам помещик. Трудно вам передать тот страх, который я испытал. Посмотрел на меня и приказал идти на ток. Я и пошел, будучи уверенным, что он меня уволит. Пришел и слышу разговор между помещиком и управляющим.

Помещик: «Еду я на бричке и вижу по полю идут два снопа без человека. И когда я подъехал вплотную, то только тогда увидел, что их несет этот малыш. В обед награди его целой селедкой, вместо половины, которая полагается рабочим».